Москва накануне Отечественной войны 1812 года
Старый театр в Москве
Воспоминания о жизни в России и той ужасной войне, которую довелось мне увидеть своими глазами, всегда вызывают у меня тяжёлые чувства. Но всё же я хочу поделиться тем, что видела, чтобы дети мои не судили о французах и русских только со слов наших современных писателей. Пусть услышат они и мой голос – голос очевидицы, настрадавшейся от обеих наций, но не ставшей врагом ни для одной из них.
Когда родители мои – актеры одного из парижских театров – приехали в Россию, изгнанные из своего отечества «новым» революционным порядком, в Москве нашли они тёплый приём и были приняты в одну из французских трупп. Труппа была популярна, актеры её пользовались вниманием публики. Вскоре и я вступила на сцену, вместе со своим отцом и матерью.
Николай Михайлович Карамзин
Надо сказать, что с детства, ещё со времени нашего долгого путешествия из Франции в Россию через Италию и Германию, я всегда старалась слушать чужую речь и пыталась воспроизводить слова, мне не знакомые. Так я обучилась немецкому и итальянскому языкам. А приехав в Россию, очень скоро заговорила по-русски. Хотя многие мои соотечественники не видели в том никакой нужды, ибо русская театральная публика прекрасно изъяснялась на французском, мне всё же нравилось понимать, что говорят простые люди на улицах. Нравилось мне также ходить на спектакли русской труппы, в то время уже очень хорошей. Познакомившись с русскими актёрами, стала я приобщаться и к русской литературе. В то время было уже немало авторов, писавших для театра. Среди них особенно нравились мне чувствительные пьесы Карамзина. Правда, их было не много, а вскоре, как я слышала, автор и вовсе забросил писание для театра и занялся русской историей. Что ж, жаль, конечно, но должность придворного историографа, думаю, была куда более доходной, нежели провинциального драматурга…
Комментарий
В конце XVIII – начале XIX века Николай Михайлович Карамзин был известен и популярен в обществе, прежде всего, как автор «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы» – произведений, ставших классикой литературы сентиментализма. Большой интерес вызывала также полемика «карамзинистов», отстаивавших нормы современного литературного языка, с «архаистами» (А.С. Шишков, Г.Р. Державин), считавших церковно-славянский язык краеугольным камнем отечественной культуры и мировоззрения.
В 1803 г. указом Александра I Карамзин был назначен историографом. С этого момента он отходит от литературной деятельности, полностью сосредоточившись на создании знаменитой «Истории Государства Российского». В 1811 году большой резонанс вызвала составленная Карамзиным по просьбе великой княгини Екатерины Павловны «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». В записке, представленной Александру I, Карамзин, выступая с позиций «просвещенного консерватизма», критически оценивал реформы М.М. Сперанского: «…Одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основу империи, и коих благотворность остается доселе сомнительной».
Карамзин выступал также против проведения активной внешней политики, считая вредным и опасным как союз с Наполеоном, заключенный в Тильзите в 1807 году, так и резкий разрыв с Францией. Он выражал надежду, что Александр I «спасет Россию от третьей, весьма опасной, войны с Наполеоном, хотя бы и утратою многих выгод так называемой чести, которая есть только роскошь сильных государств». Под первой войной с Францией Карамзин подразумевал поход 1805 года, под второй – кампанию 1806-1807 гг.
В глазах большинства современников в 1812 году Карамзин оставался «русским европейцем», учеником и поклонником западной культуры. Во время Отечественной войны 1812 года он оставался в Москве до 1 (13) сентября. В эвакуацию отправился в Ярославль, затем – в Нижний Новгород; вернулся летом 1813 г. Во время Московского пожара сгорела почти вся личная библиотека писателя.
Вид Кремля
Позднее, даже вернувшись во Францию, я никогда не пожалела о том, что выучилась русскому языку и успела прочесть, живя в России множество русских пьес, стихов и повестей. В те времена почти в каждом доме просвещённого любителя театра говорили, большей частью, по-французски, но читали русские журналы и много спорили об их содержании и о модных авторах. Русская литература развивалась, можно сказать, на моих глазах. Некоторых молодых тогда ещё литераторов я встречала в театре и во время своих прогулок по Москве.
Обычно, по воскресеньям и по праздникам (коих в России было великое множество!), в тёплое время года мы собирались небольшой кампанией и, надев в свои лучшие наряды, отправлялись на прогулку на бульвар (единственный в Москве) или в Кремль.
Константин Николаевич Батюшков
Во время одной такой прогулки мы повстречали романтического господина, который прохаживался в мрачной задумчивости по Кремлёвской площади, опираясь на лёгкую трость. Один из моих знакомых узнал его и подошёл поздороваться – это был господин Батюшков, автор нескольких бойких и даже сатирических стихов, коими тогда зачитывалась образованная московская публика. Правда я, признаться, не стала большой поклонницей сего литератора, только несколько строчек из его подражательного послания «К Филисе» запали в душу мою и сохранились в памяти:
Сколько в час один бумаги я Исписал к тебе, любезная! Всё затем, чтоб доказать тебе, Что спокойствие есть счастие, Совесть чистая - сокровище, Вольность, вольность - дар святых небес.
Но вот что мне, действительно, нравилось у Батюшкова – это его описание Москвы. Картину жизни сего города до пожара 1812 года оставил он замечательную…
Комментарий
Многие годы жизни Константина Николаевича Батюшкова связаны с Москвой. В конце 1804 — начале 1805 года служил письмоводителем в канцелярии министерства народного просвещения Муравьёва по московскому университету. В эти годы Батюшков сблизился с кругом литераторов, близких к карамзинскому направлению, основателей «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств». Вскоре он и сам начал пробовать свои силы в литературе и писать стихи. В 1805 году в журнале «Новости русской литературы» появилось его стихотворение «Послание к стихам моим».
Затем, приняв участие в военных кампаниях против Наполеона 1807-1809 гг., он вновь приехал в Москву в конце 1809. Здесь Батюшков встретился с А.Ф. Воейковым, В.Л. Пушкиным, П.А. Вяземским, В.А. Жуковским и Н.М. Карамзиным, который быстро оценил достоинства К.Н. Батюшкова.
В 1810–1811 гг. К.Н. Батюшков жил, в основном в Москве, активно сотрудничал в журнале «Вестник Европы». Поэтический и очень характерный образ первопрестольной столицы до пожара 1812 г. запечатлён в его очерке «Прогулка по Москве» (написан в 1811–1812 гг., впервые опубликован в 1868 г.): «Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия и истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и варварства. Не удивляйся, мой друг: Москва есть вывеска или живая картина нашего отечества…». Во время войны 1812 года Батюшков находился в эвакуации в Нижнем Новгороде, где испытал «все ужасы войны». Проезжая после отступления французов через разорённую Москву, был потрясён её бедственным положением, что позже описал в знаменитом стихотворном послании «К Дашкову» (1813):
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки,
Лишь нищих бледные полки
Везде мои встречали взоры!..
Василий Андреевич Жуковский
А вот другого русского поэта, которого мне тоже довелось мельком видеть в театре, я читала с удовольствием! Человек этот и внешне был столь же красив, как и его стихи. И как мог не быть красивым поэт, которому муза нашептала образ Людмилы – точ-в-точь схожей с образом Леноры – романтической героини всех юных женщин моего возраста! До сих пор не забыты мною первые строки сей очаровательной баллады:
"Где ты, милый? Что с тобою? С чужеземною красою, Знать, в далёкой стороне Изменил, неверный, мне; Иль безвременно могила Светлый взор твой угасила". Так Людмила, приуныв, К персям очи преклонив, На распутии вздыхала. "Возвратится ль он,- мечтала, Из далёких, чуждых стран С грозной ратию славян?"
Позднее слышала я, что автор «Людмилы», как и Батюшков, и многие другие из знакомых мне москвичей, осенью 1812 года пошёл сражаться с Наполеоном, и сражался не только саблей, но и словом.
Комментарий
Василий Андреевич Жуковский был выпускником Благородного пансиона Московского университета. Несколько лет сотрудничал в одном из самых прогрессивных литературно-политических журналов Москвы – «Вестнике Европы». Был знаком со всеми известными литераторами своего времени.
Вскоре после начала Отечественной войны вступил в Московское ополчение. Более всего прославился своей поэмой «Певец во стане русских воинов», написанной в сентябре-октябре 1812 года. Поэму «Певец во стане русских воинов» называют «поэтическим памятником» Тарутинскому лагерю русской армии, «сборником кратких портретов» героев Отечественной войны. Произведение написано в октябре 1812 года. В.А. Жуковским, служившим при штабе М.И. Кутузова в чине поручика. Вдохновенные слова поэта отразили надежды «всей русской армии и народного ополчения» на то, что «скоро настанет конец бедствиям отечества». В сотнях списков поэма сразу же разошлась по всей России и принесла автору огромную популярность. «Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собой душу воинов!..» – восхищался московский ополченец, будущий писатель И.И. Лажечников.
Вскоре слова поэмы, положенные на музыку Д. Бортнянским, пели на каждой дружеской встрече участники наполеоновских войн:
Друзья, мы чужды низких уз,
К венцам стезею правой,
Опасность – твердый наш союз,
Одной пылаем славой.
Тот наш, кто первый в бой летит,
На гибель супостата!
Кто слабость падшего щадит
И грозно мстит за брата!
Баронесса Жермена де Сталь
Москва в те годы привлекала много иностранцев. На улицах то и дело слышалась французская, английская, итальянская, немецкая речь. Мои способности к языкам тогда, помнится, очень помогали мне: пойдёшь ли в лавку, в театр, или просто гуляя на бульваре захочется узнать, что именно говорят о тебе и твоих друзьях прогуливающиеся рядом щеголеватые дамы и их спутники… Московская торговля процветала, французская и итальянская театральные труппы никогда не оставались без зрителей… Жизнь кипела в этом прекрасном городе! Посетить его стремились многие известные литераторы, актеры, певцы.
Однажды, когда война с Наполеоном уже была объявлена, прогуливаясь по бульвару, увидела я нарядную карету, в которой ехала дама, показавшаяся мне знакомой. Её запоминающиеся, довольно резкие черты лица были как-то неприятны. Рядом с ней сидел худощавый молодой господин, а напротив вальяжно расположился не кто-нибудь, а сам московский генерал-губернатор граф Ростопчин! Через минуту я поняла, что передо мной сама знаменитая Жермена де Сталь – враг Наполеона, бежавшая от его гнева и теперь пытавшаяся настроить всю Европу против этого великого человека!
Комментарий
Баронесса Жермена де Сталь-Гольштейн (1766–1817) – французская писательница, произведения которой были особенно популярны в первой четверти XIX столетия. Она была дочерью Ж. Неккера, занимавшего при Людовике XVI пост генерального контролёра финансов и пытавшегося осуществить экономические реформы накануне французской революции 1789-1799 гг. По настоянию родителей Жермена вышла замуж за шведского дипломата Эрика Магнуса Сталь фон Гольштейна. Брак был неудачным и завершился тайным разводом; в дальнейшем Ж. де Сталь вела достаточно «свободный» по меркам того времени образ жизни.
В 1796 году де Сталь стала хозяйкой популярного в Париже политического салона, главным оратором которого был известный либеральный публицист Б. Констан. С 1799 года салон де Сталь превратился в один из центров оппозиции Наполеону. В 1802 года она была выслана из Парижа, отправилась в путешествие по Германии, затем поселилась в Швейцарии в имении Коппе. В эти годы из-под пера де Сталь выходят романы «Дельфина» (1802), «Коринна или Италия» (1807), «О Германии» (1810). Романы писательницы довольно быстро появляются в русском переводе. В 1812 году, стремясь избежать усилившегося полицейского надзора, де Сталь через Австрию отправляется в Россию. Ее маршрут пролегал через Киев и Москву в Петербург. Приезд де Сталь в Россию совпал с началом Отечественной войны 1812 года. Она застала Москву в разгаре начавшихся военных приготовлений. Вторая столица Российской империи произвела на писательницу огромное впечатление: «Все смешалось там: лачужки, дома, дворцы, базары, подобные восточным, церкви, общественные учреждения, пруды, рощи и парки. Вы найдете в этом огромном городе все разнообразие нравов и племен, составляющих Россию… Азия и Европа соединены в этом огромном городе… Знатные жители Москвы за местами, за положением не гонятся, но большими пожертвованиями доказывают свою любовь к Отечеству. В мирное время они жертвуют на общественные учреждения, во время войны – на военные действия… Сами крестьяне шли на войну с воодушевлением… На мгновение мне пришла в голову мысль, что ведь Наполеон может прийти сюда, очутиться на этой самой башне, с которой я любовалась городом».
Граф Фёдор Васильевич Ростопчин
Признаюсь, мне доставило удовольствие узнать, что граф Ростопчин, столь любезно улыбавшийся госпоже де Сталь во время прогулки в карете, остался ею крайне недоволен. Он, как о нём говорили, не любил умных женщин. Впрочем, гораздо хуже для нас всех и для меня было то, что он не любил французов. Слава о нём, как о ненавистнике нашей злосчастной нации достигал наших ушей уже давно, но это совершенно никого не заботило, пока Ростопчин не оказался главой города, в котором французов, германцев, итальянцев было так много, что, порой, на Кузнецком мосту с трудом можно было отыскать тех, кто говорил бы по-русски.
Надо сказать, что с получением известия о вступлении армии Наполеона в пределы России и назначением графа Ростопчина московским главнокомандующим, жизнь французской труппы в Москве сильно изменилась. Мы не могли уже так свободно вести себя на улицах этого города, где ко всем говорящим не по-русски стали относиться с подозрением, если не сказать с враждебностью…
Комментарий
В царствование Павла I Ф.В. Ростопчин, занимая должность первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел, выступал за союз с Францией, одобрял деятельность первого консула Бонапарта и разрабатывал планы борьбы против Англии. При Александре I позиция Ростопчина резко изменилась. В своих художественно-публицистических произведениях он представал как ярый галлофоб. В статье «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева» (1807) Ростопчин писал: «Господи, помилуй! Только и видишь, что молодежь одетую, обутую по-французски: и словом, делом и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а царство небесное Париж… Жаль дубины Петра Великого, взять бы ее хоть на недельку из кунсткамеры, да выбить дурь из дураков и дур». Суть конфликта, разгоревшегося в Европе с 1805 года, Ростопчин выразил в афоризме: «Революция – пожар, Франция – головешки, а Бонапарте – кочерга».
«Мадамов из Москвы, вить выгнали!...»
По городу ходили рассказы о жестокостях и беззакониях, которые чинили против иностранцев русские, с позволения или даже по прямому приказу Ростопчина. Правда, в большинстве случаев эти страшные истории не имели под собой оснований. А в своих прямых обращениях к нам сам главнокомандующий Москвы был вполне вежлив. Предупреждал только, чтобы вели себя «тихо» и спокойствия граждан «не возмущали». Со стороны простонародья замечали мы то и дело угрюмые взгляды и злые замечания. То и дело слышали вслед: «французские шпионы», «убирайтесь к своему императору-антихристу!» И даже в дворянском обществе отношение к нам стало холодным. Спектакли шли со всё меньшим успехом, а потом и вовсе прекратились.
Мы не могли понять: почему русские люди, так хорошо знавшие и так любившие французов, вдруг сделались враждебны к Наполеону, которого несколько лет назад превозносили? Почему они не хотели понять, что он несёт свет и освобождение, любовь и доброту! Как освободил он Францию от мрака революции, так может освободить и Россию от темноты и невежества!
Комментарий
Положение иностранцев, проживавших в Москве, с началом Отечественной войны 1812 года, естественно, осложнилось. В своих воспоминаниях Ф.В. Ростопчин упоминает о списке на 40 иностранцев, «которые были замечены по своим неуместным речам и по дурному поведению». По распоряжению Ростопчина они были арестованы, «Среди бела дня посажены на барку, отвезшую их в Нижний Новгород под надзор полиции».
Наибольшее подозрение вызывали содержатели т.н. «модных лавок», сосредоточенных, в основном, на Кузнецком мосту. Среди них наибольшей известностью пользовалась семья Обер-Шальме. Купец 2-й гильдии Николай Обер-Шальме и его супруга Мари-Роз держали магазины на Кузнецком мосту и в Глинищевском переулке. Их товары отличались непомерно большими ценами. Мари-Роз Обер-Шальме осталась в Москве при вступлении в неё французов, удостоилась беседы с самим Наполеоном. Вместе с завоевателями Мари-Роз, над которой тяготело обвинение в шпионаже, вынуждена была бежать из города и, согласно некоторым сведениям, скончалась от тифа. Острые на язык москвичи переделали её фамилию и прозвали «Обер-шельмой».