Творческая автобиография художника Николаева Андрея Владимировича,
написанная специально для отдела фондов
Государственного литературного музея Л.Н. Толстого.
Родился я 22 октября 1922 года в Москве, в Протопоповском переулке на Первой Мещанской улице. Наш деревянный двухэтажный дом купца Орлова стоял на территории бывшего «Братолюбивого общества вспомоществования вдовам унтер-офицеров на поле брани убиенных» и по соседству с конюшнями и плацом «Высшего пограничного Училища», готовившего командный состав для пограничных войск Красной Армии.
Да помнит ли Москва сама
про братолюбские дома,
про девятнадцать корпусов
для унтер-офицерских вдов?
Был Протопоповским тогда
Безбожный переулок. Лебеда
росла на пустырях дворов –
чем не пособие для вдов?!
Минувшего пропавший след.
Военных вдов давно тут нет,
нет и в помине лебеды –
травы печали и беды.
Где был Набилковский приют
вершит дела ученый люд,
конюшен старых нет уже –
стоят машины в гараже.
Нет пустырей. Дома. Дома.
Так описал эти места много лет спустя московский поэт Виктор Федотов («Литературная Россия» № 17 от 23 апреля 1982 г.), посвятив само стихотворение памяти моего детства.
Ранние детские годы имели кардинальное влияние на формирование моего характера, мировоззрения и творческого отношения к жизни. Гуляя по «Братолюбке», я имел богатые возможности для наблюдения жизни московского мещанства во всех его проявлениях. Проникнув через забор, в обход часового на кавалерийский плац училища, мы – мальчишки, оказывались под покровительством доброго вахмистра Дяди Вани и имели возможность наблюдать строевые учения курсантов в пешем и конном строю. Но радости нашей не бывало границ, когда Дядя Ваня разрешал нам садиться в седло во время послеучебной проводки лошадей. Совсем недавно узнал я, что Дядя Ваня наш погиб в первых боях на границе в сорок первом году. Ранним утром в праздники Первомая и Ноября вскакивал я со своей постели и в одной рубашке бежал к окнам смотреть, как в конном строю шло на парад училище в новеньких изумрудных фуражках, с пиками и при шашках.
Ни мать моя – Екатерина Васильевна, ни отец – Владимир Степанович, не имели какого-либо решающего влияния на мое воспитание. Три человека формировали меня с раннего детства.
Первым была моя бабушка Оля – мать моего отца Олька Михайловна. С ней я был неразлучен. Она много рассказывала мне о своей нелегкой жизни, об »учении» в ателье модного платья, куда была отдана восьмилетней девочкой и где в шестнадцать лет была уже мастерицей, о своем отце и моем прадеде, сумском гусаре Михайле Никифорове – участнике турецкой кампании, о прошлом мещанских слобод у Крестовской Заставы. Говорила она мне и о том, что мой крестный Патрон – Андрей Критский – был великим писателем древности и автором знаменитого «Покаянного Канона». До сих пор ежегодно хожу я Великим постом слушать эту необыкновенную Поэму.
Вторым человеком был мой двоюродный дед – материн дядя – Осипов Александр Семенович, бывший поручик артиллерии, разносторонне образованный человек, говоривший свободно на семи языках и подрабатывавший под старость подстрочными переводами для наших литераторов. Дядя Саша, как я его звал, пробудил во мне интерес к истории и, в частности, к военной истории. Он приносил мне журналы и книги с картинками, таблицы военных форм Висковатого.
Особенную страсть питал Дядя Саша к эпохе Наполеоновский войн. Играя со мной в оловянные солдатики, он разыгрывал подлинные сражения, попутно объясняя те или иные особенности тактических приемов. Так с теорией тактики пехоты, артиллерии и кавалерии я познакомился ранее, нежели с таблицей умножения.
Третьим человеком была нищенка, жившая в маленьком чуланчике рядом с нашей квартирой. Днем она побиралась у булочной, собирая довески хлеба и медяки, а вечером читала книги и просвещала меня в области литературы. Звали нищенку Мария Александровна Пивоварова и в молодости была она преподавателем в смоленской гимназии. Её страстью был роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир»… Неудивительно, поэтому, что уже в пятилетнем возрасте я по её рассказам отлично знал о взаимоотношениях князя Андрея и Наташи, о злоключениях Пьера в плену и о строгости старого князя Николая Болконского. Когда же я спрашивал её: »На кого мог быть похож молодой князь Андрей?», Мария Александровна показывала мне на командира эскадрона Иванова. До сих пор запечатлелась в моей памяти его статная фигура, перетянутая хрустящими ремнями, блестящие сапоги с никелированными шпорами, четыре кубика рубиновой эмали на петлицах и гордый взгляд больших черных глаз на тонком лице.
Учился я в школе № 8 на Переяславской улице. Учился плохо. Школьная программа меня никак не удовлетворяла. Особенно же ненавидел я уроки рисования, на которых какой-то хмурый и косноязычный старик заставлял нас срисовывать пирамиды, кубики и шары. Меня же тянуло на сюжеты, и любимым моим занятием стало рисование по памяти картин, виденных мною в Третьяковской Галерее, куда меня очень скоро стали пускать одного. По рисунку в табеле у меня стояла прочная «двойка» или как тогда писали – «неуд». Не любил я ни математики, ни физики, ни химии, терпеть не мог учить наизусть стихотворения, которые мне не нравились, а те, которые нравились, запоминались сами. В 1937 году я перешел в 267 школу на Первой Мещанской улице, неподалеку от Сухаревской (Колхозной) площади. Школьное соприкосновение с романом «Война и мир» принесло мне лишь одно разочарование. Будучи по природе настойчивым и в чем-то упрямым, я шел на конфликт и хватал двойки по литературе. Варвара Иллиодоровна Бимбирекова, учительница литературы, делала это с тем большим удовольствием, что знала мои способности. Она руководила нашим школьным драмкружком, в котором я был самым активным участником и организатором. Играли мы преимущественно Мольера, Гольдони и Чехова. Из школы я выехал на «тройках». Выпускной вечер состоялся 19 июня 1941 года, а 22-го грянула война.
Какое-то время, имея «белый билет», освобождавший меня от призыва по статье 19 расписания болезней (пониженная свертываемость крови), я учился в Московском училище живописи на Сретенке, но в мае 1942 года был призван в ряды Красной армии и направлен в Велико-Устюгское военное училище в артиллерийско-минометный дивизион. Пребывание в военном училище, жестокая и жесткая дисциплина, предельная нагружка оказали на меня отрезвляющее и благотворное влияние. Я понял: – К жизни следует относиться серьезно, если хочешь жить и что-то сделать полезное для себя и для людей. Математикой тут пришлось заниматься по-серьёзному.
На учениях, под проливным дождем, в мороз и стужу, а затем и на фронте, под огнем противника, непроизвольно вспоминались мне описания аналогичных ситуаций у Льва Николаевича Толстого. Поручик артиллерии Толстой стал для меня как бы и товарищем и учителем и, можно сказать, моим собственным двойником. Во время боем на Карельском Перешейке, в Финляндии, солдаты нашли и подарили мне изодранный альбом «Гр. Лев Толстой – великий писатель земли русской в портретах, гравюрах, медалях и пр. и пр.» издания товарищества М.О. Вольф. 1903 г. Этот альбом я возил всюду с собой и никогда с ним не расставался.
– Думал ли я о том, что почти через сорок лет будет издан подобный же альбом «Л. ТОЛСТОЙ ИСКУССТВО ВРЕМЯ», куда войдут и мои иллюстрации к роману «Война и мир»?...
– Нет, конечно, не думал!..
Однако, в тот момент, когда в разведке, в тылу противника, снарядом из танка была перебита нога у моего Гнедого, и я, падая с лошади, чуть было не был придавлен ею, именно в тот момент, я вспомнил Николая Ростова и его Грачика.
Много раз во фронтовых ситуациях «проигрывал» я психологические и нравственные, 
духовные и интеллектуальные «модели», сконструированные Толстым. Из войны я вышел совершенно иной, преображенной личностью. В двадцать один год, в звании лейтенанта, я занимал должность начальника разведки полка или помощника начальника штаба полка по разведке. К слову сказать, мой начальник был моложе меня на два месяца, а командиру полка тогда было всего лишь двадцать пять лет, и он казался нам очень солидным человеком.
В сорок седьмом году я поступил во ВГИК (Государственный институт Кинематографии), на художественный факультет и окончил его в пятьдесят третьем году «с отличием». За все годы учебы в институте у меня случилась лишь одна четверка на первом курсе, и к оценке «отлично» постоянно прибавлялось – «с похвалой совета». Однако, работать в кино я не стал, меня тянуло в книжную иллюстрацию. Министерство Кинематографии отпустило меня со скандалом, но я настоял на своем и получил «свободный диплом». В том же году я стал сотрудничать в «Государственном Издательстве Художественной Литературы». В 1954 году был принят кандидатом в члены МОССХа, а в 1957 – членом союза.
Работа в издательствах обеспечивала меня материально «не густо», но и не бедно – хватало на прожиточный минимум, да еще и на то, чтобы «кормить Толстого» вместе с его героями… Уже на последних курсах института я загорелся идеей создания иллюстраций к роману «Война и мир» – ни больше, ни меньше… Сразу же по выпуске, зарабатывая гроши на случайных разрозненных рисунках, я начал сбор иконографического и литературного материала по эпохе романа; писал этюды, лепил их из пластилина, занимался анализом композиции романа и системой образных характеристик героев. Из старья шились костюмы, в которых на протяжении многих лет позировала мне моя жена Анна Ивановна, а затем все окрестные ребятишки от 12 до 17 лет. Прошло более двадцати лет, но до сих пор в этих костюмах мальчишки и девчонки бегают на маскарады и получают плотные пятерки за классные сочинения по роману «Война и мир».
Долгое время я никак не мог остановить свой выбор на манере рисунка и технике исполнения. Лишь к 1958 году были сделаны первые гуашные эскизы, которые я решился представить суду Ученого Совета Музея Льва Николаевича Толстого. Как раз в это время менялась экспозиция музея, и Николай Николаевич Беспалов с одобрения членов Совета, предложил мне сделать несколько оригиналов для новой экспозиции. Для меня лично – предложение это оказалось экзаменом на мою творческую и техническую зрелость. Рисунки я выполнил в 1959 году, и они стали первыми из коллекции фондов музея, подписанные моим именем. Особенный успех выпал тогда на долю рисунка «Наташа в Отрадном», его неоднократно репродуцировали в журналах и книгах, отечественных и заграничных.
В шестидесятом году я приступил к работе над «вторым» вариантом иллюстраций, которые я решил делать в чисто «колористическом» ключе. Тогдашние мои увлечения Матиссом выбили меня из колеи. Сделав более полусотни рисунков, я осознал, что обкрадываю сам себя и не добиваюсь цели. И манера, и весь строй живописи оказались чужеродными не только эпохе 1812 года, но, что самое главное, они были несовместимы с Толстым. Работа, однако, не пропала даром, и из нее родился «третий» вариант, в котором, наряду с тематическим решением композиций, предполагалось сложное цветовое решение всего книжного блока в целом. Особенная роль должна была отводиться монтажному ритму разноформатных рисунков. Гослитиздат заинтересовался моей работой и предложил заключить договор на издание книги. Но, как выяснилось, в то время полиграфия не располагала достаточной производственной базой, издание не осуществилось и рисунки разошлись по музеям: есть они и в «Ясной поляне», и в музее «Бородино», и в «Панораме Бородинская битва». Взамен цветного варианта, Гослитиздат предложил мне заключение договора на графический черно-белый вариант иллюстраций, над которым я и работал в течении четырех лет с 1965 по 1969 год. Двухтомник с моими рисунками вышел в Москве в 1970 году.
Вскоре издательство «Изобразительное Искусство», по редакции научно-познавательных открытом, предложило мне работу над серией иллюстраций к роману «Война и мир», 
предназначавшихся в качестве наглядных пособий для школьников. Я согласился, хотя это не вполне могло отвечать моим творческим планам – нужно было ориентироваться не на взрослого человека, а на школьника, на школьную программу и постоянно иметь дело с «методистами». Над этой серией я работал более пяти лет, и последний «выпуск» из четырех вышел в 1977 г.
Попутно мною проиллюстрировано около двух сотен книг. Состав их авторов самый разнообразный: Пушкин «Пиковая дама», А. Толстой «Князь Серебряный», Данилевский «Сожженная Москва», «Мирович», Мамин-Сибиряк «Приваловские миллионы», Загоскин «Рославлев» и «Милославский», Горький «На дне», «Мещане», «Егор Булычев», Золя «Радости жизни», «Рим», Жеромский «Пепел», Вирта «СОБР. соч.» (64 рис.), Чаковский «Это было в Ленинграде», Антонов «Повести и рассказы», Лавренев «Сорок Первый», Нилин «Испытательный срок», Гладков «Цемент» и многие, многие другие.
В настоящее время работаю над иллюстрациями а роману Лажечникова «Басурман» изд. «Правда».
Если же говорить о «сокровенных творческих замыслах», то очень бы хотелось сделать, хотя бы несколько листов иллюстраций к роману Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина».
4 октября 1982 года.
МОСКВА.
Текст предоставлен ГЛМ Л.Н. Толстого.